Толик прилип к стене и дремал с открытыми глазами. На полу лежали резкие тени деревьев, умытых лунным светом. Снаружи вопили и сходили с ума птицы, сбитые с толку яркостью этой ночи. Он знал, что сегодня охоты не будет – никто не рискнет вылезти из своих укрытий в такое полнолуние. Прошлые ночи были активные, но безрезультатные. Он много охотился, бегал по пальмам, уворачивался от котов, дразнил змей, собирал языком дождевую воду, но так никого и не поймал. Днем он спал за холодильником или навещал подружку за стенкой. Она обещала отложить яйца на следующей неделе, поэтому ему приходилось думать, чем подкармливать еще и ее.
Он, знал, что с приходом полнолуния охоты не будет еще три дня и сейчас ему ничего не оставалось, кроме как дремать на стене. Голоса птиц ударялись о стены и почти не проникали в пустой дом. Толик немного осмелел и вылез из укрытия, пробежал по стене вверх и залип прямо над плитой на кухне. Синее пламя облизывало дно кастрюли, и в ней что-то булькало. Во всем доме было очень тихо. Помимо кипящей кастрюли слышно было дыхание спящего кота. Толик убедился, что он в безопасности и наполовину прикрыл выпученные глаза.
Толик жил в этом доме с рождения, с тех пор, как вылупился из яйца вместе с другими гекконами под самой крышей. Он быстро рос и учился жить в опасном мире. Идеальное убежище он нашел не сразу. Сначала он прятался за диваном, потом перебрался за шкаф, но в доме все время появлялись люди и двигали мебель. Наконец, он обосновался за холодильником – его только открывали и закрывали, но никогда не двигали. Да и куда его переставишь? Розеток в доме было очень мало.
Толик – единственный из семьи, кто остался жить в доме. Братья и сестры разбежались, кто куда. Одни ушли в джунгли, жили под пальмовым листом и иногда громко перекрикивались между собой: “О-оу!”. Другие погибли при разных обстоятельствах. Однажды люди принесли домой кота, и с тех пор каждый вечер кто-нибудь из неосторожных родственников погибал в его лапах. Иногда кот просто играл с ними, пока они не умирали от усталости и ран. А иногда он с удовольствием сжирал мягкие пупырчатые тушки. Так погибла и мать Толика. Он увидел на коврике у двери ее голову и с тех пор старался не попадаться коту на глаза.
Люди о нем не знали. Он выбирался поздней ночью, когда они спали. Обычно они не слышали топота его лап по стене, и он мог спокойно разгуливать по дому, охотясь на мелких насекомых. Люди думали, что в их доме не было жуков и тараканов, потому что они соблюдали чистоту, но Толик знал, что тараканов достаточно, чтобы прокормить его, подружку и будущих деток. Он быстро расправлялся с насекомыми, не брезговал мухами и комарами, таким образом отплачивая людям за то, что они не двигают холодильник и дают ему возможность спокойно жить своей жизнью. Но с приходом полнолуния все насекомые обычно прятались, и поймать их было не просто. Поэтому раз в месяц у Толика был детокс. Он уже привык к такому распорядку, но сейчас, сидя на стене все же чувствовал, как его тело стало меньше, и голод ворочался внутри.
Толик почти уснул, прилипнув к стене и предавшись сентиментальным воспоминаниями о семье. Из дремы его вырвал резкий незнакомый звук. Бывало, что крысы или белки попадали на крышу и носились там, и тогда трясся и гремел весь потолок. Но это другое. Звук был такой, что Толик на секунду решил, что дом разваливается, что крыша сейчас упадет прямо на него, и что даже от холодильника ничего не останется. Он протер языком оба глаза и осмотрелся. Кастрюля больше не кипела, а лежала на полу, синее пламя все еще уныло плясало над плитой. Стены, пол и особенно потолок покрылись чем-то коричневым. Вязкая субстанция тяжело капала с потолка. Кот, потревоженный внезапным звуком, выглядывал из-за двери, глаза у него были круглые и сумасшедшие.
Толик сделал несколько шагов по направлению к жиже на потолке. От нее исходил сладкий горячий пар. Он потрогал ее лапкой. Она была такой же липкой, как его липучки на пальцах. Толик обошел жижу по периметру, пытаясь понять, откуда она тут взялась. Он был уверен, что никогда не видел ее здесь раньше. Блуждая по краю жижи, он думал, что сделала бы на его месте мама, но не находил ответа.
Пока Толик исследовал жижу, в нее стали попадаться мелкие мухи и мотыльки. Они застревали в липкой массе, крутились в попытках выкарабкаться, но лишь обламывали крылышки. Толик подошел поближе, высунул язык и заглотил завернутого в жижу мотылька. Это было сладко, жирно, а тело мотылька, утонувшее в жиже, было мягким и сочным. Карамелизированный мотылек упал в голодный желудок, и в Толике снова заговорили инстинкты. Перебегая с края на край, он собирал утонувших насекомых, наслаждался вкусом и с удовольствием поедал их. Даже когда у него появилась сладкая отрыжка, он не остановился, просто чуть замедлился.
Он не услышал, когда вернулись люди. На кухне загорелся свет, и он с трудом различил их крики. Его лапки были все в сладкой жиже, она переполняла его, и он познал самую суть блаженства. Когда до него дошло, что он не один, что его заметили, что люди показывают на него пальцами и кричат, он попытался быстро скрыться, но не смог. Жижа лежала в нем тяжелым сладким грузом, не позволяя стремительно перемещаться по потолку.
Оставляя следы на стенах, он неспешно пошел в сторону холодильника. Там, в привычной темноте он вскоре уснул, сытый и счастливый, с мыслью о том, что теперь придется переехать в другое место. Иногда до его слуха доносились человеческие причитания, но он не все понимал. Особенно не понятным для него оказалось новое слово “сгущенка”.